— В один прекрасный день меня вызывают в администрацию и сообщают, что мэр выписал штраф 1000 рублей за то, что я самовольно расписал фасад здания, — излагает Овчинников. — Я платить штраф отказался и подал в районный суд. В заявлении указал, что роспись мне разрешил бывший мэр Егерев. Слава богу, он письменно это подтвердил.

Суд (тот самый, на котором нарисован протопоп Аввакум) принял решение штраф отменить и рисунки не трогать. Второй раунд закончился в пользу искусства.

Но на этом история вражды не закончилась. Нападки на Овчинникова перешли из правового поля в психологическое. В местной газете одно за другим стали появляться обвинения в адрес художника. Уроженец Боровска адмирал Синявин, оказывается, нарисован на канализационной станции — и это очень плохо. Наполеон, изображенный на бывшем здании милиции, оскорбляет патриотические чувства жителей («он бы еще Гитлера нарисовал»). Голый мальчик, который стучится в закрытую дверь (по замыслу Овчинникова — образ будущего), оскорбляет чувства верующих. А некоторые дома после того, как на них появились фрески, по мнению администрации, стали выглядеть так, будто они падают.

Но война эта — на бумаге. В реальности Овчинников продолжает рисовать, а кто-то его картины закрашивает.

— Зеленов мне прямо сказал: «Я с тобой судиться больше не буду. Я просто поручу хулиганам, и они твои картины будут уничтожать».

— Сергей Михайлович, я за два дня опросил в городе около 30 человек и не нашел ни одного, кому бы не нравились картины Овчинникова… — Это я спрашиваю у мэра.

— Значит, вам просто не повезло. Мне постоянно звонят разъяренные жители, и я не могу к ним не прислушиваться. Понимаете, мне очень нравятся многие картины Овчинникова. Но он хочет, чтобы я полюбил все его работы и чтобы все в городе их полюбили. А так нельзя. Искусство не нужно навязывать.

— Но ведь людям нравится. Туристы едут.

— Что туристы едут — это хорошо. Но это не значит, что закон можно нарушать. Представьте себе, что в Москве тот же Шилов стал рисовать на Кремлевской стене, и никто ему не указ.

Я представил и ужаснулся.

— Владимир Александрович, — спросил я у Овчинникова. — Может, вы правда перемудрили? Может, все-таки согласитесь предстать перед худсоветом?

— Знаете, Дима, я вам отвечу так. В нашем городе есть кинотеатр «Родина». На нем — мозаика. Вот вы спросите любого боровчанина, что на ней изображено. Ни один не вспомнит. Потому что эта мозаика утверждалась худсоветом. Получилась профессиональная посредственность. А мои картины знают и помнят все. Потому что я рисую их от души, а не для худсовета. Зачем уничтожать картины, которые приезжают смотреть люди? Наоборот, надо развивать эту идею. Наладить производство сувениров, открыть хорошие кафе и гостиницы, организовать катание на лошадях — и получится из Боровска нормальный туристический центр.

— С точки зрения коммерции все правильно. Но с точки зрения закона…

— Да дело тут не в законе… Если следовать закону, то в Боровске половину заборов сносить надо, потому что они не соответствуют градостроительным нормам. Не хотел говорить, но, видимо, придется. Есть у меня в Боровске один недоброжелатель по творческой линии — очень известный в Калужской области художник. Такой местный Церетели. Он сейчас лежит в больнице, поэтому не буду называть его фамилию. Хороший портретист, рисует всю калужскую элиту, член совета по культуре при губернаторе, но очень самолюбив. Когда про меня стали писать в федеральных СМИ, его стала душить жаба.

Этот недоброжелатель и давит на мэра. А тот вынужден прислушиваться, потому что знает: губернатор к этому художнику неравнодушен. А неравнодушен он вот почему: здесь же, в Боровске, живет отец вице-премьера России Александра Жукова — Дмитрий Анатольевич Жуков. От тоже человек творческий, только не рисует, а пишет книги о жизни замечательных людей. И вот этот художник задружился с папой Жукова, и получился серьезный ресурс влияния на калужские власти. И этот ресурс используется для сведения счетов с братьями по цеху. Такое вот высокое искусство.

— Художники — страшные люди. Я это всегда знал. А вы не расстраивайтесь. Вы радуйтесь. Художник должен быть гоним. Это вам такое легкое гонение, для творческого возбуждения. Вашим предшественникам приходилось гораздо хуже.

— Да я уже думал об этом. Было бы гораздо хуже, если бы они меня взяли на работу и стали бы платить зарплату. Вот тут я бы точно кончился.

Сергей Зеленов версию с недоброжелателем решительно отверг и, прежде чем говорить об Овчинникове, очень глубоко и продолжительно вздохнул.

— Честно говоря, меня эта история изрядно утомила. Понимаете, в чем разница между мною и им? Он человек творческий и ни за что ответственности не несет. А я должен думать о 15 тысячах жителей города. Город наш, к сожалению, дотационный. Большая часть бюджета складывается из тех денег, которые мы получаем из области. Распоряжается этими деньгами губернатор. Не знаю, как бы поступил на моем месте Овчинников, но я не считаю себя вправе кусать руку, которая кормит даже не меня, а всех жителей Боровска.

— Но ведь идея города-галереи, если ее грамотно реализовать, может кормить их не хуже губернатора.

— Может, вы и правы. Но ее еще надо грамотно реализовать. А люди есть просят уже сейчас…

Все, кто бывает в Боровске, удивляются: почему здесь нет железной дороги? Оказывается, вот почему. Когда ее строили, местные купцы скинулись и дали кому следует большую взятку. Чтобы дорога прошла мимо. Чтобы ничего не надо было менять.

История про художника Овчинникова очень похожа на историю про железную дорогу, правда?

Чиновники делали сказку былью, а получилась пустыня в тундре

Одна восьмая миллиметра — это средний диаметр песчинки. Величина постоянная во всех пустынях планеты, будь то Каракумы, Сахара или пески, которые один за одним накрывают собой дома поселка Шойна Ненецкого автономного округа. Шойнинская пустыня — самая северная в мире. Она захватила пространство на несколько десятков километров вдоль побережья Белого моря на полуострове Канин за полярным кругом. Наступление песка на вечную мерзлоту началось здесь в тридцатые годы после того, как рыбаки колхоза «Северный полюс» тралами уничтожили в районе Шойны растительный покров морского дна. Ставший свободным песок море выкатывает на берег тысячами тонн, а ветер во время отливов разносит по тундре. За 70 лет никто не попытался решить эту проблему. За пределами Ненецкого автономного округа и Архангельской области о шойнинской трагедии практически никому не известно. Мне удалось побывать на месте экологического бедствия.

Шойну уже видно минут за 20 до посадки: тонкая песчаная полоска берега вдруг уходит в материк. Еще минута полета — и кажется, что под тобой плещутся два моря: слева обычное, синее, справа — желтое. Бьются друг о друга волнами и не могут перемешаться. Дома — как консервные банки, занесенные прибоем. Из элементов романтики только маяк и белый шар метеостанции.

«Ан-2» из Архангельска летает в Шойну четыре раза в месяц. Из Нарьян-Мара — три. Каждый самолет для Шойны — это праздник. На песке летного поля собирается полпоселка. Приходят даже те, кто никого не провожает и не встречает. Для местных жителей самолет — это символ веры, что земля круглая, что где-то есть Москва и 450 человек, которые живут здесь — это еще не все население планеты.

Аэропорт — по пояс занесенная песком избушка, в которой есть кабинет директора и зал ожидания. Директора зовут Саша Пестов. Он уже три года совсем не пьет, а раньше пил крепко. Когда в Архангельске объявляли, что из-за плохих метеоусловий Шойна не принимает, кто-нибудь из пассажиров звонил Сашкиным соседям, чтобы его растолкали и дотащили до рабочего места. После этого погода в Шойне сразу налаживалась. Саша Пестов не бросил пить, даже когда к нему в форточку по ночам стали залетать вертолеты. Закодировался он лишь после того, как от него ушла жена. С тех пор он женился второй раз, открыл магазин одежды и стал жадным. В поселке сразу вспомнили, что когда-то Пестов нес военную службу в Эфиопии и дали ему неприятную кличку Эфиоп.